Диво - Страница 198

198

Ну так, война в самом деле была тяжелой и изнурительной, недостаток продуктов сказывался во всем. Вассеркампф не отрицал, что могли быть случаи даже голодной смерти.

Однако вернемся к Николичу. Николич тоже был голоден. Даже очень голоден. Однажды он очутился в интернациональном лагере. В соседнем секторе, отделенном от югославов двумя рядами колючей проволоки, находились французские офицеры. Французы пользовались помощью Международного Красного Креста, им ежемесячно давали посылки с продуктами, по ту сторону колючей проволоки ходили словно бы люди с другой земли: смеялись, содержали в порядке свои мундиры, играли в кегли. А с этой стороны — голод, подавленность, изнуренность. И вот тогда Николич вспомнил о своем золотом кольце, которое, быть может, спасало его до сих пор, держало на свете, а теперь могло сделать хотя бы на короткое время таким, как французы, бодрым и сильным. Он снял кольцо с пальца, подозвал одного из французов ближе к проволоке, начал предлагать ему обменять драгоценность на хлеб. Француз сказал, что у него лишь полбуханки хлеба, больше нет, да и кольцо, собственно, за колючей проволокой ни к чему, но Николич согласился и на полбуханки, ему было все равно, он не отставал от француза, и тот, наконец, уступил. Договорились, что француз бросит хлеб, а Николич одновременно с этим бросит ему свое кольцо, обмана никто не боялся, ибо среди заключенных существовали высочайшие законы чести; в самом деле, хлеб и маленькое золотое кольцо полетели с двух разделенных секторов почти одновременно, но ни черногорец, ни француз не могли воспользоваться своим обменом, ибо за их переговорами пристально следил немецкий часовой, с ближайшей башни, он своевременно предупредил по телефону своих коллег, немецкая точность была продемонстрирована таким образом, что именно в тот момент, когда к Николичу долетел хлеб, а к французу — золотое кольцо, возле одного и возле другого уже стояли немецкие солдаты, хлеб и золото были немедленно конфискованы, оба нарушителя направлены в комендатуру, там был составлен соответствующий протокол, и оба — черногорец и француз — получила по месяцу карцера.

И вот война закончилась, Николич после множества приключений возвращается в свою Черногорию, происходит встреча с женой, которая верно ждала его столько лет, все прекрасно, но вдруг жена спрашивает: «А где мой подарок? Ведь это кольцо спасло тебя от гибели!» Николич начал рассказывать жене всю эту историю, однако есть вещи, которых женщина не в состоянии понять. «Ты отдал его полячке!» — категорически заявила жена. «Но почему же именно полячке? — удивился Николич. — Уж скорее немке или хотя бы француженке, поскольку я потом попал во Францию». Но жена упрямо стоит на своем: «Я знаю: ты отдал его полячке. Все вы, мужчины, одинаковы…» Ясное дело, потом о кольце было забыто, ибо живой муж все же ценнее самой величайшей драгоценности. А тем временем… Лагерь, где когда-то был Николич, заняли американские войска, после известных соглашений американцы передали в распоряжение правительства Западной Германии все, что осталось после войны, управление возмещений начинает знакомиться с документами, Вассеркампф наталкивается на протокол допроса француза и Николича, к протоколу же, как вещественное доказательство, приложено золотое кольцо с бриллиантом, сохранившееся в течение всей войны! Такова немецкая честность!

Вассеркампф сделал то, что на его месте сделал бы каждый: узнал, жив ли еще Николич, раздобыл его адрес и нежданно-негаданно предстал перед супругами Николич в Титограде собственной персоной, вежливый, улыбающийся.

— Представляете? — засмеялся Вассеркампф. — Невероятно просто! Фрау Николич восприняла это как послание небес. На что уж Николич человек с нелегкой судьбой, но и он растрогался. Это было прекрасное зрелище! Такие минуты никогда не забываются, нетва?

Борис хотел было еще раз прервать восторги Вассеркампфа по поводу золотого кольца, спросил, не подумало ли их управление попытаться, скажем, возвратить тонны волос женщинам, сожженным в крематориях Освенцима, хотя бы одного лишь Освенцима! Но передумал. Все равно мертвых не воскресишь, а Вассеркампфа не вырвешь из мелочных восторгов. Сказал другое:

— Надеемся, что нам вы поможете точно так же, как Николичу. Тем более что речь идет о вещи вполне материальной и, кажется, уцелевшей.

— Я поинтересуюсь этим вопросом, — пообещал Вассеркампф, — и если…

— Но для этого мы должны поехать в Марбург, — напомнил Борис.

Вассеркампф, словно не веря ему, посмотрел на Валерия.

— Да, нам нужно в Марбург, — подтвердил тот.

— Очевидно, это можно устроить. — Вассеркампф тер свою переносицу, он еще, видно, и до сих пор жил историей о золотом кольце (Какая прекрасная история! Что может лучше свидетельствовать о немецкой честности?). — Если я не ошибаюсь, речь идет в каком-то старинном манускрипте…

— Просто небольшой кусок пергамента, — подсказал Борис, — но это чрезвычайно важный документ, который раскроет одну из величайших загадок о наших художниках времен Киевской Руси…

— Художников? — мгновенно ухватился за слово Вассеркампф. — Я расскажу вам, как одна немецкая женщина спасла от смерти русского художника. Невероятная история!

— Нам нужно в Марбург, — сказал Валерий.

— Да, мы должны быть в Марбурге и встретиться там с профессором Оссендорфером, — встал Борис.

— А по дороге вы расскажете нам историю о художнике, — улыбнулся Валерий, показывая Вассеркампфу свой безукоризненный пробор. — Итак, герр Вассеркампф, когда мы с вами встречаемся? Завтра утром?

198